Садист широкого профиля.
Пролог, 1 и 2 главы здесь: www.diary.ru/~nav-tales/p87530003.htm
3 глава здесь: www.diary.ru/~nav-tales/p130545146.htm
4 глава здесь: www.diary.ru/~nav-tales/p141405863.htm
5 глава здесь: www.diary.ru/~nav-tales/p142713806.htm
6 глава. Конец первой части.
3 глава здесь: www.diary.ru/~nav-tales/p130545146.htm
4 глава здесь: www.diary.ru/~nav-tales/p141405863.htm
5 глава здесь: www.diary.ru/~nav-tales/p142713806.htm
6 глава. Конец первой части.
Шестнадцать лет
- Нравится? - Меллисандра покрутилась перед зеркалом, демонстрируя подругам законченное платье. Анна и Мария восторженно охали, а Антанетт только сдержанно кивнула, и, сославшись на незаконченное домашнее задание вышла из комнаты. Принцесса проводила подругу долгим задумчивым взглядом, а затем снова улыбнулась своему отражению.
До выпускного бала и оглашения настоящих имен девушек из монастыря оставался один месяц. Ровно тридцать дней нужно потерпеть эту невыносимую заносчивость Меллисандры и можно будет забыть о Принцессе навсегда. Именно так успокаивала себя Антанетт всякий раз, когда раздражение грозило переполнить её и излиться желчной массой на подругу.
Начиная с Зимнего Солнцестояния, Меллисандра приложила все усилия, чтобы ни у кого, включая преподавательниц, не осталось даже тени сомнения, в том, что именно она и есть наследница короля Уильяма Третьего. Усилия принесли успех и в последние месяцы почти все обитатели монастыря обращались к Меллисандре не иначе, чем Принцесса. Строгая мать Дебора не делала Меллисандре замечаний, когда та шепталась с Марией на её уроке. Прочие матери не обращали внимания на то, что девушка почти перестала выполнять домашнее задание, а единственная учительница, которая наверняка бы осталась глуха к стараниям Принцессы, мать-настоятельница Агнесс, с самого Солнцестояния занялась подготовкой выпускного бала и более не преподавала историю, закончив курс.
Такая ситуация Антанетт выводила из себя. Она не хотела ругаться с подругой, считая, что та просто нервничает и таким образом выдает желаемое за действительное. В то, что Меллисандра действительно дочь короля, Антанетт не верила. Перестала, когда та начала требовать подчинения и уважения. Мягко дала понять всем, что не играет в эти игры и как-то быстро стала среди воспитанниц «белой вороной». Начатая в двенадцать лет игра в «двор» поглотила девушек полностью, а Антанетт, не желающая признавать подругу Принцессой лишилась всех титулов и места фаворитки.
Идя по коридору, девушка в который раз за последние несколько месяцев раздумывала о побеге — сознательном, не то, что год назад и не к Морису, который все еще воевал на южной границе королевства — но оказалось, что лаз, найденный ею в прошлом году, был уничтожен. Закрыт камнями и замазан полностью. А как еще можно было покинуть монастырь при полном запрете на выход за стены, Антанетт слабо представляла. Оставалось утешать себя тем, что еще тридцать дней этой муки и все закончится. Так или иначе.
Во дворе ярко светило майское солнце, дурманяще пахли цветущие деревья и щебетали птицы. Опустившись на лавочку около розового куста, Антанетт закрыла глаза, повторяя про себя Песнь Смирения. Как раз смирения ей не хватало. Смирения с тем, что приходится терпеть рядом заносчивость и презрение.
Антанетт глубоко вздохнула. Всего лишь тридцать дней и станет ясно, что Меллисандра не принцесса. А Антанетт скорее всего сирота. Именно быть сиротой, не иметь родителей, положения в обществе, титула и обязательств более всего хотелось сейчас девушке. Ведь тогда не придется больше никогда видеть то, что представляет из себя высшее общество с его затхлой дружбой и цветущим лицемерием.
- Почему ты здесь?
Старый Ансельм неожиданно опустился на скамью рядом с девушкой. Отставной гвардеец Его Величества редко покидал свой пост у ворот, поэтому Антанетт удивилась, когда мужчина оказался рядом.
- Здесь хорошо думать, - улыбнулась она, кинув взгляд на испещренное морщинами и шрамами лицо. Седые волосы защитника монастыря были убраны под блестящий шлем, а густые брови нависли над ясными голубыми глазами. По-прежнему внимательными и цепким.
- Скоро наступит волнительный момент, верно?
- Не знаю. - Антанетт пожала плечами, - Я не жду выпускного бала... Точнее я его очень жду — потому что смогу никогда больше не видеть некоторых... подруг. Но я не жду от него чего-то...
- То есть тебе все равно, кто ты такая? - улыбнувшись, уточнил Ансельм.
- Сейчас — да, - девушка посмотрела на чистое, без единого облачка небо, - И даже хочется быть никем, чтобы больше не было необходимости строить из себя кого-то.
- Нехорошие мысли, - покачал головой старик, но не смотря на строгость в голосе, он продолжал улыбаться. - Они не пристали такой красавице.
Антанетт смущенно рассмеялась. Странно, раньше она и прочие часто говорили с Ансельмом — пока им не исполнилось десять лет. Гвардеец учил их играть в салки, рассказывал истории из военной жизни, советовал как поступить при спорах. А потом девушки выросли, учеба стала напряженнее и он перестал быть другом каждой воспитанницы. Антанетт поняла, что сейчас жалеет о прошедшем времени.
- Хочешь, я расскажу тебе о короле? - внезапно предложил Ансельм, заговорщицки подмигнув девушке. Та слегка опешила, а потом кивнула.
- Я его в последний раз видел совсем недавно, год назад, - доверительно сообщил старый гвардеец. Он помнит меня — ведь когда-то я его обучал ратному делу — наравне с прочими.
Антанетт удивленно посмотрела в голубые глаза старика и поняв, что тот не врет, стала слушать очень внимательно.
- А когда у короля родилась дочка — это же теперь не секрет вовсе, что одна из вас принцесса — он вызвал меня к себе и сказал, что мало кому может доверить охранять его единственное сокровище. Я помню, как он смотрел на меня — ему тогда было всего двадцать три года — и говорил: «Я знаю, как тебе дорога твоя служба, Ансельм, но пойми, я знаю, что только ты сможешь как следует присмотреть за моей малышкой»... Да... И я согласился, хотя уходить из Гвардии я очень не хотел — дослужился до капитана ведь...
- А какой он?
- Король?
Антанетт кивнула.
- Король... он хороший. Еще тогда в свои двадцать три он был очень правильным мальчиком. Иногда мог себе позволить быть не очень справедливым, но не обмана и беззакония. Судил строго и, я помню, как-то даже приговорил графа к заключению за то, что тот позволил себе оскорбить пожилую женщину, просившую за своего сына... Да, он был хорошим мальчиком...
- А сейчас?
- Он не сильно изменился. Стал более мудрым и жестким... Он спрашивал меня о своей дочери, когда в последний раз был здесь. Но он не сказал кто это, поэтому я ему рассказывал про всех вас, - Ансельм рассмеялся, - А ты знаешь, что сам Уильям Третий, когда взошел на трон, был даже младше тебя?
- Знаю, - Антанетт пожала плечами, - Его раньше забрали из монастыря, потому что королевская чета погибла внезапно при пожаре во дворце.
- Дворец он потом отстроил заново, - кивнул старик, - И наказал виновных в пожаре... Так что принцессе, кто бы она ни была, еще повезло — ведь ей отец жив. А ты не хочешь быть принцессой?
- Не хочу. - девушка поморщилась, - Я хочу быть свободной ото всех... И если у меня не окажется родителей, тогда останусь здесь... Учить детей.
- Ты думаешь, что здесь будешь свободной? - кустистые брови Ансельма взлетели вверх.
- Я в этом уверена, - Антанетт рассмеялась и внезапно поняла, что тяжести, которая давила на неё в последние месяцы, больше нет. - А расскажите еще о короле.
- Еще? - повторил отставной гвардеец и задумчиво посмотрел на девушку, - Еще он всегда любил свою жену и очень горевал, когда она умерла вторыми родами.
- Да, я помню, нам рассказывали... Ведь её ребенок уже родился мертвым. Я слышала, что он был какой-то неправильный... - Антанетт запнулась, понимая, что пересказывает слухи, а это никогда не приветствовалось в стенах монастыря.
- Да, маленький принц родился мертвым, - словно не услышав остального, подтвердил Ансельм, - И королева не смогла прожить дольше, чем требовалось, чтобы родить... А ребенок был нормальным, просто очень маленьким, чтобы там ни говорили злые языки.... - старик помолчал, - Уильям очень горевал после смерти королевы. Советники тогда настаивали, чтобы после положенного траура он снова нашел себе жену, но король был непреклонен. Так вот и получилось, что у него есть одна дочь и всё.
- Он разве не был больше ни с одной женщиной? - обсуждать настоящую жизнь и настоящий двор Антанетт было куда интереснее, чем играть в кукольный, созданный Меллисандрой. Если бы воспитанницы так не увлеклись своими развлечениями, они бы уже давно сами были в курсе основных сплетен высшего света. Но то, какая баронесса спит с каким графом и кто против кого плетет интриги в монастыре никого не волновало. Так же как и Антанетт это не трогало до разговора с Ансельмом.
- Любовниц и фавориток у короля всегда было много после смерти Ирэн, но они быстро менялись и ни одна не понесла от него ребенка, которого он мог бы впоследствии признать и посадить на трон.
- А разве принцесса не имеет права наследования — удивилась Антанетт.
- Имеет, конечно, но наше общество не очень готово к правлению королевы...
- Поэтому Уильям Третий уже нашел мужа дочери? И сейчас его готовит для того, чтобы тот правил?
- Ты о молодом Лайнеле? Да, именно поэтому король приблизил к себе будущего графа Бартона, - кивнул Ансельм, - Я слышал о нем пока только хорошее... Да и уверен, что Его Величество не ошибся с выбором.
Антанетт откинулась на спинку скамейки и задумалась. Страшно было бы оказаться принцессой — никакого выбора, ни кусочка свободы. Муж выбран, путь ясен... А как же быть с мечтами и стремлениями?
- Не хотела бы я быть дочерью короля, - задумчиво произнесла Антанетт и легко поднялась на ноги, - Извините, мне нужно бежать... Можно, я буду иногда к вам заходить?
- Конечно, девочка моя, всегда можно — Ансельм улыбнулся и кряхтя, тоже встал на ноги, - И я тут с тобой засиделся, а ворота надолго оставлять нельзя...
- А... - Антанетт вдруг остановилась и обернулась, - А почему вы тогда, год назад, впустили судью Дерриша. Ведь он не имеет права входить в монастырь.
- Мать-настоятельница позволила, и я его проводил к ней, а потом обратно... - старик прищурился, - А почему ты спрашиваешь?
- Просто так, - девушка пожала плечами, улыбнулась, - Я тогда еще удивилась, но все не было возможности спросить...
Меллисандра аккуратно положила платье в сундук и села на свою постель. Оставалось дождаться выпускного. Платье остальных девушек она уже видела — специально тянула со своим, чтобы сделать его лучше всех — и осталась довольна. Ведь её наряд действительно превосходит прочие. К нему бы еще украшения... Девушка вздохнула и посмотрелась в небольшое зеркальце. За прошедшие годы она стала вше и красивее. Теперь никто не мог бы назвать её девочкой. Бывало, выходя в город, она ловила на себе заинтересованные взгляды молодых мужчин, и они льстили ей.
А вот поведение Антанетт, некогда лучшей подруги Принцессу озадачивало и обижало. За последний год между ними медленно, но верно вырастала стена. И эта стена состояла из мелких недомолвок, косых взглядов, желания уколоть и полного отсутствия уважение со стороны Антанетт. Виноватой во всем Меллисандра считала именно подругу и на неё же тихо обижалась. Но старалась не показывать этого, потому что ждала, что ослушница сама поймет, что виновата и придет мириться. Ждала уже долго...
Поправив локоны, выбивающиеся из-под чепца, Меллисандра улыбнулась своему отражению и приняла решение: если в ближайшие три дня Антанетт не подойдет с искренними извинениями, их дружбе настанет конец. В конце концов, с кем общаться Принцесса всегда найдет. Еще четырнадцать девушек в полном её распоряжении.
Принцесса глубоко вздохнула, и решилась. Быстро нырнула под кровать и достала из тайника — неплотно пригнанной доски пола — мятое письмо. Сидя же на полу — чтобы если вдруг придется, быстро спрятать послание — она разгладила чуточку пожелтевший лист и стала читать. Строки в письме чуточку прыгали, набегали друг на друга, прерывались и снова возобновлялись. Их было совсем немного и Меллисандре тогда очень повезло, что она перехватила курьера, несшего письмо в монастырь. Принцесса сама не поняла, как сумела убедить молодого — едва усы начали расти — юношу в том, что именно она и есть неизвестный адресат. Во многом ей помогло то, что имя девушки, которой предназначалось послание, было заляпано грязью и расплылось до такой степени, что прочитать его не смогли бы даже лучшие ищейки Его Величества. Впрочем, в том, что Морис писал именно ей, девушка не сомневалась.
По сотому разу вчитываясь в строки письма, Меллисандра застывала от сладкого предчувствия того, что же будет, когда сын судьи вернется.
«Милая моя!
Я не хочу подвергать тебя опасности, поэтому не стану называть твое имя. Ведь на конверте, который посланник должен оставить себе оно есть.
Я никак не могу забыть ту нашу встречу. И твои глаза и, главное твои слова. То, что ты говорила, заставило меня иначе глянуть на свою жизнь. Я знаю, что это безумие, и что мне надо быть благоразумным, взрослым и мудрым мужчиной, которым я и являюсь, но ты приходишь ко мне во сне, и я больше не могу думать ни о чем другом.
Всю свою жизнь я думал, что свободен от чувств и умею трезво мыслить — так оно и было во время нашей встречи... Но когда смерть гуляет поблизости, рядом умирают друзья, и я сам могу оказаться в числе трупов на поле боя, не остается никаких лазеек для спасительной лжи, и я признаюсь сам себе: я влюблен в тебя, моя милая девушка из монастыря...
Я не знаю, когда закончится эта война, и когда я смогу вернуться в родной город, но я обязательно тебя потом найду — узнаю у вашей матери-настоятельницы кто ты такая и приеду к тебе.
Морис Дэрриш.»
Перечитав выученные наизусть фразы, Меллисандра быстро спрятала бумагу обратно и подошла к окну. Мысли её были далеко отсюда. Там, где за Рошернестский перевал сражался сын городского судьи. Война началась внезапно и длилась — вяло, неприятно — целый год. Его Величество Уильям Третий не раз призывал соседнее небольшое, но агрессивно настроенное государство, сесть за стол переговоров, прекратить изматывающее сражение, но тамошний властитель, король Карл отказывался. Или же предлагал Уильяму сразу сдаться.
Принцесса не представляла, что творится на войне. Никогда не задумывалась, как выглядит война и не стремилась получше узнать. Помнила только, что там — убивают. Письмо от Мориса пришло в январе, в самом конце первого месяца года. А потом от Мориса не было ни единой весточки. Спрашивать что-то о молодом Дэррише в городе, Меллисандра не рисковала и поэтому мучилась неизвестностью. Надеясь, что если с любимым мужчиной и правда что-то случится, она обязательно почувствует.
Солнце нещадно пекло, нагревая песок и море. Кэтрин отошла ближе к спасительной тени и оттуда продолжила наблюдать за волнами. Где-то там, среди белых барашков купался Азраэль. Сыну уже было десять лет и, как прочие дети, он любил ловить рыбу или просто наблюдать за морскими гадами, которых вокруг острова было великое множество. Кэтрин присмотрелась к синей воде, и потом позвала сына.
Он ведь пропал из виду довольно давно и женщина, против воли, начала волноваться. Хотя такое водилось за Азраэлем и раньше — он мог долго купаться, а потом приносил и показывал матери что-нибудь интересное. Кэтрин подошла ближе к кромке моря и позвала мальчика. И почти сразу же увидела, как он появился над водой — всего в десятке шагов от неё. Подплыл ближе, встал на ноги и быстро оказался рядом с матерью:
- Смотри! - Азраэль протянул Кэтрин веточку необычного коралла. Ярко-сиреневого, ноздреватого, влажно блестящего в свете солнца. И тут же она заметила тонкую струйку крови, стекающую по запястью ребенка.
- Ты порезался! - Кэтрин села на корточки перед сыном, отметив про себя, что Азраэль еще прибавил в росте — совсем немного, но ощутимо. Осмотрела руку, которую нехотя показал сын, и обнаружила тонкую линию пореза на ладони. Коснулась губами, лаская и стараясь успокоить боль. Почувствовала на губах горячую кровь сына и, внезапно, слизнула каплю терпкой, отдающей железом жидкости. Вкус оказался обычным — как и её же собственная кровь. А Азраэль глянул на Кэтрин своими огромными серыми — временами, женщине казалось, что даже скорее стальными — глазами и пожал плечами:
- Мне не больно.
Кэтрин рассмеялась и погладила сына по длинным белым волосам:
- Мне больно за тебя, малыш. Вот поэтому и жалею.
- Не стоит... Сейчас же ничего не будет, - улыбнулся Азраэль и в этот момент Кэтрин с ужасом поняла, что все, что сказал сын, он говорил, не разжимая губ. - Не стоит, - повторил он уже вслух.
- Ты... Почему ничего не будет? - собрала всю волю в кулак женщина и постаралась говорить так же спокойно и весело, как до того. Не хватало еще, чтобы ей стали слышаться голоса... Ведь тогда она не сможет быть с сыном.
- А ты меня слышишь? - удивленный голос сына снова послышался у неё в голове — она была в этом уверена. Азраэль спокойно смотрел на неё, уже не улыбаясь, и ничего не говоря вслух.
- Слышу, - пробормотала Кэтрин, чувствуя, что может вправду она бредит от того, что солнце напекло голову.
- Скажи это здесь, - сын по-прежнему не двигал губами, но коснулся пальцами своего виска.
«Здесь?» - понимая, что все это глупо, подумала Кэтрин и застыла, когда сын просто кивнул.
- Интересно, ты можешь слушать, что я говорю... так. - последнее слово Азраэль снова произнес без звука.
- Что это значит, малыш? - Кэтрин понимала, что её голос предательски дрожит от страха, но ничего не могла с собой поделать.
- Другие из нас, некоторые могут разговаривать с мамами мысленно. Теперь и я могу. Разве ты не рада?
- Я... не знаю. - неожиданно для себя, Кэтрин успокоилась. Их дети действительно необычные. И если не только Азраэль обладает такой способностью, то ничего страшного нет. - А почему только некоторые? И только с мамами?
- Я не знаю... - Азраэль потер раненую ладошку, затем окунул в морскую воду и смыл кровь. Кэтрин закусила нижнюю губу, увидев, что от пореза не осталось и следа. А она была уверена, что дети просто никогда не ранились и не царапались! - Может быть потому что вы — наши мамы? Пойдем домой, я кушать хочу.
- Конечно, пойдем, дорогой. - Кэтрин взяла сына за руку, и, поднимаясь к домам, думала, стоит ли поделиться открытием с кем-нибудь? А вдруг остальные решат, что это все не к добру и есть происки Хромого? Тогда они захотят... женщина похолодела: они могут захотеть убить детей. Нельзя этого допустить ни в коем случае. Ведь необычность детей не говорит о том, что они несут зло.
Приняв решение никому ничего не рассказывать, Кэтрин успокоилась. Подхватила сына на руки — внезапно — чуть подбросила к небу, отчего тот рассмеялся, и прижала к себе.
«Я тебя никому не отдам и не позволю обидеть, родной» - в новом способе общения было что-то секретничанья и вместе с тем, он действительно позволял оставить все нужное в тайне.
«Я люблю тебя, мама» - Азраэль положил голову ей на плечо, приятно холодя мокрыми волосами разгорячённую солнцем кожу, - «Никто вокруг не посмеет сделать тебе больно»
«Спасибо, малыш» - Кэтрин улыбнулась, опуская сына на пол в доме и продолжила разговор уже вслух, - Одевайся, и пойдем обедать. Все, должно быть, уже собрались.
Давно уже установилось так, что поселенцы ели в одно время и вместе. За обедом в основном собирались женщины, дети и всего несколько мужчин — остальные были на охоте или рыбалке — но и тогда в большой столовой, за длинным общим столом яблоку некуда было упасть от обилия блюд. Кэтрин отвела Азраэля к тому краю, где сидели прочие дети и во время еды, не прислушиваясь к общему разговору, внимательно смотрела на сына.
После смерти Андреана пять лет назад, очень долгое время Кэтрин не могла, как следует воспитывать сына. Не общалась с ним часто, оставляла в доме с остальными детьми, уходила в лес и подолгу бродила там одна. И лишь два года спустя стала понимать, что ребенок все больше отдаляется и испугалась этого. Азраэль был ей сыном и сыном Андреана — он был всем и единственным, что у неё осталось от любимого мужа. И нельзя было вот так вот бросать его на произвол судьбы.
Женщина взяла себя в руки и перестала вспоминать Андреана каждую минуту. Намеренно забывала, вычеркивала из памяти в течении дня, позволяя себе плакать только в одиночестве по ночам. Завоевать обратно внимание, а, главное, доверие сына ей удалось далеко не сразу. Лишь год назад Азраэль начал не только откликаться на её попытки общения, но и сам приходить к ней. Тогда Кэтрин решила забрать его из общего дома. И едва не потеряла с таким трудом полученную любовь сына, когда он воспротивился разлуке с друзьями (хотя, какая это разлука — ведь двадцать шагов всего?). Пыталась настоять, проявить твердость и очень вовремя отступилась, заметив, как в серых глазах ребенка рождается поистине вьюжных холод. Этот холод испугал женщину, и она смирилась с тем, что Азраэль ночевал в доме, где все дети, а днем только был с ней. И то, когда у них не было уроков.
А учили поселенцы детей всему, что знали сами. Начиная от способов выживания на острове, добычи еды и огня, и заканчивая светским этикетом, который, казалось бы, не нужен в таком месте и должен был напрочь выветриться памяти самих аристократов. И дети, рожденные на острове, жадно впитывали все, что им рассказывали. Просили еще, уточняли, требовали подробностей. За три года, с того момента, как для всех них открыли подобие школы, дети выучили несколько языков — на том же уровне, что учителя, знали историю Большой Земли, королевства, которое сослало родителей на Кермлингит, сторонних земель. Александр взялся преподавать морскую науку и спустя полгода удивленно делился с остальными поселенцами новостью, что рассказать ему больше нечего. Картами, что когда-то были привезены с корабля, секстантом, компасом и прочими приборами в совершенстве владела даже трехлетняя Натали, не говоря уже о старших. А самый взрослый среди светловолосых — пятнадцатилетний Микаэль, сын Александра мог определять угол солнца и звезд в любое время без секстанта.
Это в глубине души многих пугало, но никто не произносил сомнений вслух. Дети были просто умные — не корить же их за это?
И сейчас Кэтрин внимательно следила за тем, как дети едят. Они говорили между собой мало, иногда смеялись веселым шуткам, иногда — до женщины долетали обрывки беседы — обсуждали придворный этикет или политические решения короля Патрика двадцатилетней давности. Самые младшие молчали, и старшие дети помогали им, если надо. Подливали сока, вытирали чумазые мордочки, и все это делалось без тени напряжения, которое обычно возникает, если старшие вынуждены заботиться о младших. Кэтрин не тешила себя мыслью, будто это поселенцам удалось так хорошо воспитать детей и привить им неподдельную любовь друг к другу. Но при всем своем сомнении в таком взаимном внимании она не могла увидеть ничего плохого.
Вздохнув, женщина стала есть сама, а позже, совершенно расслабившись, включилась во взрослый разговор и стала со всеми обсуждать сколько голов косуль требуется, чтобы разводить их и получать мяса в достатке без охоты.
Антанетт никогда еще в жизни не чувствовала такого волнения. Даже когда неслась по лесу на встречу к Морису.
Бал был превосходен. Девушки блистали в платьях, пели для преподавательниц, танцевали, разбившись на пары и, впервые в жизни, пробовали шампанское. Его подавали очень мало, по бокалу на каждую и поэтому воспитанницы монастыря смаковали каждый глоток. Пенный напиток оказался вкусным и восхитительно расслабляющим и Антанетт, поначалу, скованная и смущенная тем, что в другой стороне бального зала, за столом находятся родители всех воспитанниц, включая короля и молодого лорда Лайнела, уже на втором танце сумела расслабиться и радоваться тому, что она пережила долгие шестнадцать лет неведения. И пережила последние месяцы невыносимого давления со стороны Меллисандры, дружба с которой закончилась внезапно и неприятно.
Аристократы смотрели на девушек с жадностью, девушки с не меньшей жадностью пытались понять кто же пришел за ними. Меллисандра, подсчитав количество сидящих за столом женщин и мужчин, быстро произнесла, что повезет каждой второй и эту фразу воспитанницы монастыря разнесли между собой в мгновение ока.
Ждать официальной, заключительной части вечера становилось невыносимо. Девушки постепенно выходили из танца, садились за свой стол, нервно шептались и постоянно поглядывали в сторону матери-настоятельницы. По давней традиции именно она могла объявить о начале Воссоединения. Но мать Агнесс молчала, обсуждая что-то с сидящими рядом преподавательницами.
Когда молчаливые, приглашенные специально на этот вечер официанты стали разносить подносы с еще одной порцией шампанского, напряжение достигло своего пика.
Взяв в чуть подрагивающую руку бокал, Антанетт не выдержала и залпом его осушила, поставив на стол. Нервно поправила волосы.
И в этот момент мать-настоятельница поднялась со своего места. Степенно вышла из-за стола, прошла к столу воспитанниц и с улыбкой попросила их подойти к ней. Девушки, стараясь не путаться в непривычно пышных юбках, и не толкать друг друга, оказались около матери Агнесс. По легкому движению руки выстроились в одну линию, опустили глаза.
Осторожно глядя в сторону, Антанетт прерывисто вздохнула — со своего места поднялся король и молодой мужчина. Рядом замерла Меллисандра. Словно они все еще подруги, Принцесса на короткое мгновение поймала пальцы Антанетт, легко сжала.
- Они ко мне! - восторженно шепнула она и облизала пересохшие губы.
Сейчас девушка как никогда желала, чтобы Меллисандра не оказалась принцессой. Ей ведь и так многое достается. Все внимание, дружба, успех. Антанетт было плевать, кем окажется она сама. Главным сейчас было то, чтобы король не подошел к стоящей рядом Принцессе. Не сделал этот самозваный титул реальным.
Время словно замедлило свой бег, и Антанетт могла рассмотреть Его Величество. Его волевое лицо, спокойную улыбку, несколько напряженный взгляд, направлений пока вперед. До того момента, как он остановился напротив Меллисандры и пробежал взглядом сразу по нескольким стоящим рядом девушкам.
Приближающийся король расплывался в глазах Антанетт. Навернулись нежданные, горячие слезы обиды. Антанетт боялась моргнуть, чтобы не дать слезам скатиться по щекам и тем самым унизить себя перед всеми. Больше рассмотреть, куда именно идет король она не могла — все вокруг превратилось в расплывающееся марево.
Она только слышала шаги монарха, когда он подходил ближе и его голос:
- Я рад представить вам, господа, мою любимую и единственную дочь!
Плевать на слезы! Антанетт зажмурилась, чувствуя, как предательская влага бежит по подбородку. Видеть довольное и счастливое лицо Меллисандры было выше её сил. Она бы сбежала прямо сейчас, чтобы не слышать имени, но боялась, что ноги не удержат.
- Я долго ждал того момента, когда, наконец смогу её обнять. - тем временем продолжал Уильям Третий.
- Не хочу! - прошептала Антанетт. Тихо прошептала, почти беззвучно и обмерла, когда ощутила на своил плечах сильные ладони. Медленно подняла взгляд, встретившись с внимательным, веселым и теплым взглядом Уильяма Третьего. Тут же оказалась в объятиях короля, почувствовав щекой чуть колючую парчу мантии. Словно сквозь вату услышала:
- Приветствуйте принцессу Антанетт из рода Симарон Доффероу Тейт!
И провалилась в спасительную темноту.
До выпускного бала и оглашения настоящих имен девушек из монастыря оставался один месяц. Ровно тридцать дней нужно потерпеть эту невыносимую заносчивость Меллисандры и можно будет забыть о Принцессе навсегда. Именно так успокаивала себя Антанетт всякий раз, когда раздражение грозило переполнить её и излиться желчной массой на подругу.
Начиная с Зимнего Солнцестояния, Меллисандра приложила все усилия, чтобы ни у кого, включая преподавательниц, не осталось даже тени сомнения, в том, что именно она и есть наследница короля Уильяма Третьего. Усилия принесли успех и в последние месяцы почти все обитатели монастыря обращались к Меллисандре не иначе, чем Принцесса. Строгая мать Дебора не делала Меллисандре замечаний, когда та шепталась с Марией на её уроке. Прочие матери не обращали внимания на то, что девушка почти перестала выполнять домашнее задание, а единственная учительница, которая наверняка бы осталась глуха к стараниям Принцессы, мать-настоятельница Агнесс, с самого Солнцестояния занялась подготовкой выпускного бала и более не преподавала историю, закончив курс.
Такая ситуация Антанетт выводила из себя. Она не хотела ругаться с подругой, считая, что та просто нервничает и таким образом выдает желаемое за действительное. В то, что Меллисандра действительно дочь короля, Антанетт не верила. Перестала, когда та начала требовать подчинения и уважения. Мягко дала понять всем, что не играет в эти игры и как-то быстро стала среди воспитанниц «белой вороной». Начатая в двенадцать лет игра в «двор» поглотила девушек полностью, а Антанетт, не желающая признавать подругу Принцессой лишилась всех титулов и места фаворитки.
Идя по коридору, девушка в который раз за последние несколько месяцев раздумывала о побеге — сознательном, не то, что год назад и не к Морису, который все еще воевал на южной границе королевства — но оказалось, что лаз, найденный ею в прошлом году, был уничтожен. Закрыт камнями и замазан полностью. А как еще можно было покинуть монастырь при полном запрете на выход за стены, Антанетт слабо представляла. Оставалось утешать себя тем, что еще тридцать дней этой муки и все закончится. Так или иначе.
Во дворе ярко светило майское солнце, дурманяще пахли цветущие деревья и щебетали птицы. Опустившись на лавочку около розового куста, Антанетт закрыла глаза, повторяя про себя Песнь Смирения. Как раз смирения ей не хватало. Смирения с тем, что приходится терпеть рядом заносчивость и презрение.
Антанетт глубоко вздохнула. Всего лишь тридцать дней и станет ясно, что Меллисандра не принцесса. А Антанетт скорее всего сирота. Именно быть сиротой, не иметь родителей, положения в обществе, титула и обязательств более всего хотелось сейчас девушке. Ведь тогда не придется больше никогда видеть то, что представляет из себя высшее общество с его затхлой дружбой и цветущим лицемерием.
- Почему ты здесь?
Старый Ансельм неожиданно опустился на скамью рядом с девушкой. Отставной гвардеец Его Величества редко покидал свой пост у ворот, поэтому Антанетт удивилась, когда мужчина оказался рядом.
- Здесь хорошо думать, - улыбнулась она, кинув взгляд на испещренное морщинами и шрамами лицо. Седые волосы защитника монастыря были убраны под блестящий шлем, а густые брови нависли над ясными голубыми глазами. По-прежнему внимательными и цепким.
- Скоро наступит волнительный момент, верно?
- Не знаю. - Антанетт пожала плечами, - Я не жду выпускного бала... Точнее я его очень жду — потому что смогу никогда больше не видеть некоторых... подруг. Но я не жду от него чего-то...
- То есть тебе все равно, кто ты такая? - улыбнувшись, уточнил Ансельм.
- Сейчас — да, - девушка посмотрела на чистое, без единого облачка небо, - И даже хочется быть никем, чтобы больше не было необходимости строить из себя кого-то.
- Нехорошие мысли, - покачал головой старик, но не смотря на строгость в голосе, он продолжал улыбаться. - Они не пристали такой красавице.
Антанетт смущенно рассмеялась. Странно, раньше она и прочие часто говорили с Ансельмом — пока им не исполнилось десять лет. Гвардеец учил их играть в салки, рассказывал истории из военной жизни, советовал как поступить при спорах. А потом девушки выросли, учеба стала напряженнее и он перестал быть другом каждой воспитанницы. Антанетт поняла, что сейчас жалеет о прошедшем времени.
- Хочешь, я расскажу тебе о короле? - внезапно предложил Ансельм, заговорщицки подмигнув девушке. Та слегка опешила, а потом кивнула.
- Я его в последний раз видел совсем недавно, год назад, - доверительно сообщил старый гвардеец. Он помнит меня — ведь когда-то я его обучал ратному делу — наравне с прочими.
Антанетт удивленно посмотрела в голубые глаза старика и поняв, что тот не врет, стала слушать очень внимательно.
- А когда у короля родилась дочка — это же теперь не секрет вовсе, что одна из вас принцесса — он вызвал меня к себе и сказал, что мало кому может доверить охранять его единственное сокровище. Я помню, как он смотрел на меня — ему тогда было всего двадцать три года — и говорил: «Я знаю, как тебе дорога твоя служба, Ансельм, но пойми, я знаю, что только ты сможешь как следует присмотреть за моей малышкой»... Да... И я согласился, хотя уходить из Гвардии я очень не хотел — дослужился до капитана ведь...
- А какой он?
- Король?
Антанетт кивнула.
- Король... он хороший. Еще тогда в свои двадцать три он был очень правильным мальчиком. Иногда мог себе позволить быть не очень справедливым, но не обмана и беззакония. Судил строго и, я помню, как-то даже приговорил графа к заключению за то, что тот позволил себе оскорбить пожилую женщину, просившую за своего сына... Да, он был хорошим мальчиком...
- А сейчас?
- Он не сильно изменился. Стал более мудрым и жестким... Он спрашивал меня о своей дочери, когда в последний раз был здесь. Но он не сказал кто это, поэтому я ему рассказывал про всех вас, - Ансельм рассмеялся, - А ты знаешь, что сам Уильям Третий, когда взошел на трон, был даже младше тебя?
- Знаю, - Антанетт пожала плечами, - Его раньше забрали из монастыря, потому что королевская чета погибла внезапно при пожаре во дворце.
- Дворец он потом отстроил заново, - кивнул старик, - И наказал виновных в пожаре... Так что принцессе, кто бы она ни была, еще повезло — ведь ей отец жив. А ты не хочешь быть принцессой?
- Не хочу. - девушка поморщилась, - Я хочу быть свободной ото всех... И если у меня не окажется родителей, тогда останусь здесь... Учить детей.
- Ты думаешь, что здесь будешь свободной? - кустистые брови Ансельма взлетели вверх.
- Я в этом уверена, - Антанетт рассмеялась и внезапно поняла, что тяжести, которая давила на неё в последние месяцы, больше нет. - А расскажите еще о короле.
- Еще? - повторил отставной гвардеец и задумчиво посмотрел на девушку, - Еще он всегда любил свою жену и очень горевал, когда она умерла вторыми родами.
- Да, я помню, нам рассказывали... Ведь её ребенок уже родился мертвым. Я слышала, что он был какой-то неправильный... - Антанетт запнулась, понимая, что пересказывает слухи, а это никогда не приветствовалось в стенах монастыря.
- Да, маленький принц родился мертвым, - словно не услышав остального, подтвердил Ансельм, - И королева не смогла прожить дольше, чем требовалось, чтобы родить... А ребенок был нормальным, просто очень маленьким, чтобы там ни говорили злые языки.... - старик помолчал, - Уильям очень горевал после смерти королевы. Советники тогда настаивали, чтобы после положенного траура он снова нашел себе жену, но король был непреклонен. Так вот и получилось, что у него есть одна дочь и всё.
- Он разве не был больше ни с одной женщиной? - обсуждать настоящую жизнь и настоящий двор Антанетт было куда интереснее, чем играть в кукольный, созданный Меллисандрой. Если бы воспитанницы так не увлеклись своими развлечениями, они бы уже давно сами были в курсе основных сплетен высшего света. Но то, какая баронесса спит с каким графом и кто против кого плетет интриги в монастыре никого не волновало. Так же как и Антанетт это не трогало до разговора с Ансельмом.
- Любовниц и фавориток у короля всегда было много после смерти Ирэн, но они быстро менялись и ни одна не понесла от него ребенка, которого он мог бы впоследствии признать и посадить на трон.
- А разве принцесса не имеет права наследования — удивилась Антанетт.
- Имеет, конечно, но наше общество не очень готово к правлению королевы...
- Поэтому Уильям Третий уже нашел мужа дочери? И сейчас его готовит для того, чтобы тот правил?
- Ты о молодом Лайнеле? Да, именно поэтому король приблизил к себе будущего графа Бартона, - кивнул Ансельм, - Я слышал о нем пока только хорошее... Да и уверен, что Его Величество не ошибся с выбором.
Антанетт откинулась на спинку скамейки и задумалась. Страшно было бы оказаться принцессой — никакого выбора, ни кусочка свободы. Муж выбран, путь ясен... А как же быть с мечтами и стремлениями?
- Не хотела бы я быть дочерью короля, - задумчиво произнесла Антанетт и легко поднялась на ноги, - Извините, мне нужно бежать... Можно, я буду иногда к вам заходить?
- Конечно, девочка моя, всегда можно — Ансельм улыбнулся и кряхтя, тоже встал на ноги, - И я тут с тобой засиделся, а ворота надолго оставлять нельзя...
- А... - Антанетт вдруг остановилась и обернулась, - А почему вы тогда, год назад, впустили судью Дерриша. Ведь он не имеет права входить в монастырь.
- Мать-настоятельница позволила, и я его проводил к ней, а потом обратно... - старик прищурился, - А почему ты спрашиваешь?
- Просто так, - девушка пожала плечами, улыбнулась, - Я тогда еще удивилась, но все не было возможности спросить...
Меллисандра аккуратно положила платье в сундук и села на свою постель. Оставалось дождаться выпускного. Платье остальных девушек она уже видела — специально тянула со своим, чтобы сделать его лучше всех — и осталась довольна. Ведь её наряд действительно превосходит прочие. К нему бы еще украшения... Девушка вздохнула и посмотрелась в небольшое зеркальце. За прошедшие годы она стала вше и красивее. Теперь никто не мог бы назвать её девочкой. Бывало, выходя в город, она ловила на себе заинтересованные взгляды молодых мужчин, и они льстили ей.
А вот поведение Антанетт, некогда лучшей подруги Принцессу озадачивало и обижало. За последний год между ними медленно, но верно вырастала стена. И эта стена состояла из мелких недомолвок, косых взглядов, желания уколоть и полного отсутствия уважение со стороны Антанетт. Виноватой во всем Меллисандра считала именно подругу и на неё же тихо обижалась. Но старалась не показывать этого, потому что ждала, что ослушница сама поймет, что виновата и придет мириться. Ждала уже долго...
Поправив локоны, выбивающиеся из-под чепца, Меллисандра улыбнулась своему отражению и приняла решение: если в ближайшие три дня Антанетт не подойдет с искренними извинениями, их дружбе настанет конец. В конце концов, с кем общаться Принцесса всегда найдет. Еще четырнадцать девушек в полном её распоряжении.
Принцесса глубоко вздохнула, и решилась. Быстро нырнула под кровать и достала из тайника — неплотно пригнанной доски пола — мятое письмо. Сидя же на полу — чтобы если вдруг придется, быстро спрятать послание — она разгладила чуточку пожелтевший лист и стала читать. Строки в письме чуточку прыгали, набегали друг на друга, прерывались и снова возобновлялись. Их было совсем немного и Меллисандре тогда очень повезло, что она перехватила курьера, несшего письмо в монастырь. Принцесса сама не поняла, как сумела убедить молодого — едва усы начали расти — юношу в том, что именно она и есть неизвестный адресат. Во многом ей помогло то, что имя девушки, которой предназначалось послание, было заляпано грязью и расплылось до такой степени, что прочитать его не смогли бы даже лучшие ищейки Его Величества. Впрочем, в том, что Морис писал именно ей, девушка не сомневалась.
По сотому разу вчитываясь в строки письма, Меллисандра застывала от сладкого предчувствия того, что же будет, когда сын судьи вернется.
«Милая моя!
Я не хочу подвергать тебя опасности, поэтому не стану называть твое имя. Ведь на конверте, который посланник должен оставить себе оно есть.
Я никак не могу забыть ту нашу встречу. И твои глаза и, главное твои слова. То, что ты говорила, заставило меня иначе глянуть на свою жизнь. Я знаю, что это безумие, и что мне надо быть благоразумным, взрослым и мудрым мужчиной, которым я и являюсь, но ты приходишь ко мне во сне, и я больше не могу думать ни о чем другом.
Всю свою жизнь я думал, что свободен от чувств и умею трезво мыслить — так оно и было во время нашей встречи... Но когда смерть гуляет поблизости, рядом умирают друзья, и я сам могу оказаться в числе трупов на поле боя, не остается никаких лазеек для спасительной лжи, и я признаюсь сам себе: я влюблен в тебя, моя милая девушка из монастыря...
Я не знаю, когда закончится эта война, и когда я смогу вернуться в родной город, но я обязательно тебя потом найду — узнаю у вашей матери-настоятельницы кто ты такая и приеду к тебе.
Морис Дэрриш.»
Перечитав выученные наизусть фразы, Меллисандра быстро спрятала бумагу обратно и подошла к окну. Мысли её были далеко отсюда. Там, где за Рошернестский перевал сражался сын городского судьи. Война началась внезапно и длилась — вяло, неприятно — целый год. Его Величество Уильям Третий не раз призывал соседнее небольшое, но агрессивно настроенное государство, сесть за стол переговоров, прекратить изматывающее сражение, но тамошний властитель, король Карл отказывался. Или же предлагал Уильяму сразу сдаться.
Принцесса не представляла, что творится на войне. Никогда не задумывалась, как выглядит война и не стремилась получше узнать. Помнила только, что там — убивают. Письмо от Мориса пришло в январе, в самом конце первого месяца года. А потом от Мориса не было ни единой весточки. Спрашивать что-то о молодом Дэррише в городе, Меллисандра не рисковала и поэтому мучилась неизвестностью. Надеясь, что если с любимым мужчиной и правда что-то случится, она обязательно почувствует.
Солнце нещадно пекло, нагревая песок и море. Кэтрин отошла ближе к спасительной тени и оттуда продолжила наблюдать за волнами. Где-то там, среди белых барашков купался Азраэль. Сыну уже было десять лет и, как прочие дети, он любил ловить рыбу или просто наблюдать за морскими гадами, которых вокруг острова было великое множество. Кэтрин присмотрелась к синей воде, и потом позвала сына.
Он ведь пропал из виду довольно давно и женщина, против воли, начала волноваться. Хотя такое водилось за Азраэлем и раньше — он мог долго купаться, а потом приносил и показывал матери что-нибудь интересное. Кэтрин подошла ближе к кромке моря и позвала мальчика. И почти сразу же увидела, как он появился над водой — всего в десятке шагов от неё. Подплыл ближе, встал на ноги и быстро оказался рядом с матерью:
- Смотри! - Азраэль протянул Кэтрин веточку необычного коралла. Ярко-сиреневого, ноздреватого, влажно блестящего в свете солнца. И тут же она заметила тонкую струйку крови, стекающую по запястью ребенка.
- Ты порезался! - Кэтрин села на корточки перед сыном, отметив про себя, что Азраэль еще прибавил в росте — совсем немного, но ощутимо. Осмотрела руку, которую нехотя показал сын, и обнаружила тонкую линию пореза на ладони. Коснулась губами, лаская и стараясь успокоить боль. Почувствовала на губах горячую кровь сына и, внезапно, слизнула каплю терпкой, отдающей железом жидкости. Вкус оказался обычным — как и её же собственная кровь. А Азраэль глянул на Кэтрин своими огромными серыми — временами, женщине казалось, что даже скорее стальными — глазами и пожал плечами:
- Мне не больно.
Кэтрин рассмеялась и погладила сына по длинным белым волосам:
- Мне больно за тебя, малыш. Вот поэтому и жалею.
- Не стоит... Сейчас же ничего не будет, - улыбнулся Азраэль и в этот момент Кэтрин с ужасом поняла, что все, что сказал сын, он говорил, не разжимая губ. - Не стоит, - повторил он уже вслух.
- Ты... Почему ничего не будет? - собрала всю волю в кулак женщина и постаралась говорить так же спокойно и весело, как до того. Не хватало еще, чтобы ей стали слышаться голоса... Ведь тогда она не сможет быть с сыном.
- А ты меня слышишь? - удивленный голос сына снова послышался у неё в голове — она была в этом уверена. Азраэль спокойно смотрел на неё, уже не улыбаясь, и ничего не говоря вслух.
- Слышу, - пробормотала Кэтрин, чувствуя, что может вправду она бредит от того, что солнце напекло голову.
- Скажи это здесь, - сын по-прежнему не двигал губами, но коснулся пальцами своего виска.
«Здесь?» - понимая, что все это глупо, подумала Кэтрин и застыла, когда сын просто кивнул.
- Интересно, ты можешь слушать, что я говорю... так. - последнее слово Азраэль снова произнес без звука.
- Что это значит, малыш? - Кэтрин понимала, что её голос предательски дрожит от страха, но ничего не могла с собой поделать.
- Другие из нас, некоторые могут разговаривать с мамами мысленно. Теперь и я могу. Разве ты не рада?
- Я... не знаю. - неожиданно для себя, Кэтрин успокоилась. Их дети действительно необычные. И если не только Азраэль обладает такой способностью, то ничего страшного нет. - А почему только некоторые? И только с мамами?
- Я не знаю... - Азраэль потер раненую ладошку, затем окунул в морскую воду и смыл кровь. Кэтрин закусила нижнюю губу, увидев, что от пореза не осталось и следа. А она была уверена, что дети просто никогда не ранились и не царапались! - Может быть потому что вы — наши мамы? Пойдем домой, я кушать хочу.
- Конечно, пойдем, дорогой. - Кэтрин взяла сына за руку, и, поднимаясь к домам, думала, стоит ли поделиться открытием с кем-нибудь? А вдруг остальные решат, что это все не к добру и есть происки Хромого? Тогда они захотят... женщина похолодела: они могут захотеть убить детей. Нельзя этого допустить ни в коем случае. Ведь необычность детей не говорит о том, что они несут зло.
Приняв решение никому ничего не рассказывать, Кэтрин успокоилась. Подхватила сына на руки — внезапно — чуть подбросила к небу, отчего тот рассмеялся, и прижала к себе.
«Я тебя никому не отдам и не позволю обидеть, родной» - в новом способе общения было что-то секретничанья и вместе с тем, он действительно позволял оставить все нужное в тайне.
«Я люблю тебя, мама» - Азраэль положил голову ей на плечо, приятно холодя мокрыми волосами разгорячённую солнцем кожу, - «Никто вокруг не посмеет сделать тебе больно»
«Спасибо, малыш» - Кэтрин улыбнулась, опуская сына на пол в доме и продолжила разговор уже вслух, - Одевайся, и пойдем обедать. Все, должно быть, уже собрались.
Давно уже установилось так, что поселенцы ели в одно время и вместе. За обедом в основном собирались женщины, дети и всего несколько мужчин — остальные были на охоте или рыбалке — но и тогда в большой столовой, за длинным общим столом яблоку некуда было упасть от обилия блюд. Кэтрин отвела Азраэля к тому краю, где сидели прочие дети и во время еды, не прислушиваясь к общему разговору, внимательно смотрела на сына.
После смерти Андреана пять лет назад, очень долгое время Кэтрин не могла, как следует воспитывать сына. Не общалась с ним часто, оставляла в доме с остальными детьми, уходила в лес и подолгу бродила там одна. И лишь два года спустя стала понимать, что ребенок все больше отдаляется и испугалась этого. Азраэль был ей сыном и сыном Андреана — он был всем и единственным, что у неё осталось от любимого мужа. И нельзя было вот так вот бросать его на произвол судьбы.
Женщина взяла себя в руки и перестала вспоминать Андреана каждую минуту. Намеренно забывала, вычеркивала из памяти в течении дня, позволяя себе плакать только в одиночестве по ночам. Завоевать обратно внимание, а, главное, доверие сына ей удалось далеко не сразу. Лишь год назад Азраэль начал не только откликаться на её попытки общения, но и сам приходить к ней. Тогда Кэтрин решила забрать его из общего дома. И едва не потеряла с таким трудом полученную любовь сына, когда он воспротивился разлуке с друзьями (хотя, какая это разлука — ведь двадцать шагов всего?). Пыталась настоять, проявить твердость и очень вовремя отступилась, заметив, как в серых глазах ребенка рождается поистине вьюжных холод. Этот холод испугал женщину, и она смирилась с тем, что Азраэль ночевал в доме, где все дети, а днем только был с ней. И то, когда у них не было уроков.
А учили поселенцы детей всему, что знали сами. Начиная от способов выживания на острове, добычи еды и огня, и заканчивая светским этикетом, который, казалось бы, не нужен в таком месте и должен был напрочь выветриться памяти самих аристократов. И дети, рожденные на острове, жадно впитывали все, что им рассказывали. Просили еще, уточняли, требовали подробностей. За три года, с того момента, как для всех них открыли подобие школы, дети выучили несколько языков — на том же уровне, что учителя, знали историю Большой Земли, королевства, которое сослало родителей на Кермлингит, сторонних земель. Александр взялся преподавать морскую науку и спустя полгода удивленно делился с остальными поселенцами новостью, что рассказать ему больше нечего. Картами, что когда-то были привезены с корабля, секстантом, компасом и прочими приборами в совершенстве владела даже трехлетняя Натали, не говоря уже о старших. А самый взрослый среди светловолосых — пятнадцатилетний Микаэль, сын Александра мог определять угол солнца и звезд в любое время без секстанта.
Это в глубине души многих пугало, но никто не произносил сомнений вслух. Дети были просто умные — не корить же их за это?
И сейчас Кэтрин внимательно следила за тем, как дети едят. Они говорили между собой мало, иногда смеялись веселым шуткам, иногда — до женщины долетали обрывки беседы — обсуждали придворный этикет или политические решения короля Патрика двадцатилетней давности. Самые младшие молчали, и старшие дети помогали им, если надо. Подливали сока, вытирали чумазые мордочки, и все это делалось без тени напряжения, которое обычно возникает, если старшие вынуждены заботиться о младших. Кэтрин не тешила себя мыслью, будто это поселенцам удалось так хорошо воспитать детей и привить им неподдельную любовь друг к другу. Но при всем своем сомнении в таком взаимном внимании она не могла увидеть ничего плохого.
Вздохнув, женщина стала есть сама, а позже, совершенно расслабившись, включилась во взрослый разговор и стала со всеми обсуждать сколько голов косуль требуется, чтобы разводить их и получать мяса в достатке без охоты.
Антанетт никогда еще в жизни не чувствовала такого волнения. Даже когда неслась по лесу на встречу к Морису.
Бал был превосходен. Девушки блистали в платьях, пели для преподавательниц, танцевали, разбившись на пары и, впервые в жизни, пробовали шампанское. Его подавали очень мало, по бокалу на каждую и поэтому воспитанницы монастыря смаковали каждый глоток. Пенный напиток оказался вкусным и восхитительно расслабляющим и Антанетт, поначалу, скованная и смущенная тем, что в другой стороне бального зала, за столом находятся родители всех воспитанниц, включая короля и молодого лорда Лайнела, уже на втором танце сумела расслабиться и радоваться тому, что она пережила долгие шестнадцать лет неведения. И пережила последние месяцы невыносимого давления со стороны Меллисандры, дружба с которой закончилась внезапно и неприятно.
Аристократы смотрели на девушек с жадностью, девушки с не меньшей жадностью пытались понять кто же пришел за ними. Меллисандра, подсчитав количество сидящих за столом женщин и мужчин, быстро произнесла, что повезет каждой второй и эту фразу воспитанницы монастыря разнесли между собой в мгновение ока.
Ждать официальной, заключительной части вечера становилось невыносимо. Девушки постепенно выходили из танца, садились за свой стол, нервно шептались и постоянно поглядывали в сторону матери-настоятельницы. По давней традиции именно она могла объявить о начале Воссоединения. Но мать Агнесс молчала, обсуждая что-то с сидящими рядом преподавательницами.
Когда молчаливые, приглашенные специально на этот вечер официанты стали разносить подносы с еще одной порцией шампанского, напряжение достигло своего пика.
Взяв в чуть подрагивающую руку бокал, Антанетт не выдержала и залпом его осушила, поставив на стол. Нервно поправила волосы.
И в этот момент мать-настоятельница поднялась со своего места. Степенно вышла из-за стола, прошла к столу воспитанниц и с улыбкой попросила их подойти к ней. Девушки, стараясь не путаться в непривычно пышных юбках, и не толкать друг друга, оказались около матери Агнесс. По легкому движению руки выстроились в одну линию, опустили глаза.
Осторожно глядя в сторону, Антанетт прерывисто вздохнула — со своего места поднялся король и молодой мужчина. Рядом замерла Меллисандра. Словно они все еще подруги, Принцесса на короткое мгновение поймала пальцы Антанетт, легко сжала.
- Они ко мне! - восторженно шепнула она и облизала пересохшие губы.
Сейчас девушка как никогда желала, чтобы Меллисандра не оказалась принцессой. Ей ведь и так многое достается. Все внимание, дружба, успех. Антанетт было плевать, кем окажется она сама. Главным сейчас было то, чтобы король не подошел к стоящей рядом Принцессе. Не сделал этот самозваный титул реальным.
Время словно замедлило свой бег, и Антанетт могла рассмотреть Его Величество. Его волевое лицо, спокойную улыбку, несколько напряженный взгляд, направлений пока вперед. До того момента, как он остановился напротив Меллисандры и пробежал взглядом сразу по нескольким стоящим рядом девушкам.
Приближающийся король расплывался в глазах Антанетт. Навернулись нежданные, горячие слезы обиды. Антанетт боялась моргнуть, чтобы не дать слезам скатиться по щекам и тем самым унизить себя перед всеми. Больше рассмотреть, куда именно идет король она не могла — все вокруг превратилось в расплывающееся марево.
Она только слышала шаги монарха, когда он подходил ближе и его голос:
- Я рад представить вам, господа, мою любимую и единственную дочь!
Плевать на слезы! Антанетт зажмурилась, чувствуя, как предательская влага бежит по подбородку. Видеть довольное и счастливое лицо Меллисандры было выше её сил. Она бы сбежала прямо сейчас, чтобы не слышать имени, но боялась, что ноги не удержат.
- Я долго ждал того момента, когда, наконец смогу её обнять. - тем временем продолжал Уильям Третий.
- Не хочу! - прошептала Антанетт. Тихо прошептала, почти беззвучно и обмерла, когда ощутила на своил плечах сильные ладони. Медленно подняла взгляд, встретившись с внимательным, веселым и теплым взглядом Уильяма Третьего. Тут же оказалась в объятиях короля, почувствовав щекой чуть колючую парчу мантии. Словно сквозь вату услышала:
- Приветствуйте принцессу Антанетт из рода Симарон Доффероу Тейт!
И провалилась в спасительную темноту.
-
-
20.01.2011 в 23:46-
-
21.01.2011 в 10:46-
-
21.01.2011 в 10:55))
Дарга
Опечатки отправлю на бетинг - ибо и так поправил стооолько....) Писал на чужом ноуте, вычитывал - смеялся очень))
А с кирасой - это да. И, главное, ляпнул и сам не заметил) Спасибо))
Главное, тебе пока никакие логический ляпы не бросились в глаза...
-
-
21.01.2011 в 12:02Разве что, показалось несколько странным таскать 10-летнего мальчика на руках на дальние расстояния. )) Даже для очень любящей мамы это несколько тяжеловато, да и ни к чему уже, вроде. Но это ИМХО. )
-
-
21.01.2011 в 12:09Дальнее расстояние - это примерно 40 метров?)
-
-
21.01.2011 в 12:20На самом деле, это не придирка, это, как я уже сказал, чистое имхо. Мне это кажется слегка странным, вот и все. Абсолютно субъективно. )
-
-
21.01.2011 в 12:23А, ну в этом плане - понятно. Я тоже не считаю, что такого возраста детей надо таскать на руках) Кэтрин просто сама так захотела
-
-
21.01.2011 в 13:31-
-
21.01.2011 в 13:33Продолжение в процессе написания. Там, правда глав нет, так что как выкладывать пока не знаю...
Я тоже рад))
-
-
21.01.2011 в 16:08Кстати, насчет того, что Меллисандра - не принцесса, было ясно почти с самого начала. И совсем немного позже стало окончательно понятно, что принцесса - Антанетт. )
-
-
21.01.2011 в 16:13Ну, я не старался держать интригу до самого конца - в конце концов я пишу историю принцессы.)
-
-
22.01.2011 в 09:52Уже конец первой части...? Только разогнался...
С нетерпением буду ждать обещанного продолжения.
-
-
22.01.2011 в 16:35Конец обучения = конец первой части))
Будет, как только наберется хотя бы пять страниц.